Настя с Другом расстались в паркинге. Учился он на курсах повышения квалификации, куда его направила компания, где он работал. Он с радостью ходил в школу к двум часам дня, а не вставал в восемь, чтобы мчаться на «ненавистную, скучную работу, оплачивающую тараканью нору». Настя поехала в «Плейбой» за чеком для оплаты своей «норы».

Ажиотаж вокруг истории о Насте, «выбравшей свободу», как-то сам по себе утих. Никто не отказывался от затеи, но и не рвался писать о девушке, приехавшей в Америку сниматься голой.

Настя поднялась на десятый этаж здания «Плейбоя» в компании трех манекенщиц, верещавших о новых, цветных композитах за тысячу долларов, о новых грудях из желе, о новых дизайнеровских колготках. «Как глупо мы выглядим в этом городе, перебегая улицы на высоченных каблуках, и правый стерт больше — из-за педали газа в машине…»

В прихожей офиса никого не было — не нужная Джоди секретарша еще, видимо, ланчевала. Все модели радостно ринулись в кабинет к Джоди. Они были в ее агентстве еще до того, как она перебралась в «Плейбой», и относились к ней по-домашнему. Настя по себе знала, что манекенщицы предпочитают звонить Джоди домой в нерабочее время. Такие личные отношения были очень ценны, но из-за них же трудно было решиться перейти в другое агентство, например, где оказалась бы, как на фабрике.

В кабинете у Джоди сидел Питер Борсари. Настя поцеловалась с фотографом, больше похожим на брокера. Отчасти он им и был. Его жена работала в агентстве real estate[116], и он иногда мог поставлять ей клиентов — знаменитостей, которых фотографировал для колонок сплетен голливудских журналов.

— Настия! Посмотри — Питер устроил тебя на обложку. Как он называется, этот журнал? — Джоди, как всегда, создавала много шума.

Питер достал приклеенную уже на плотный картон обложку журнала «Стерн». На ней Настя выпрыгивала из бассейна, прикрывая голую грудь руками. Вода переливалась и, поблескивая, стекала с тела обратно в бассейн. Питер часто зарабатывал спекуляцией. Так называлось сначала делание фотографий, а потом поиск клиента, оплачивающего снимок.

Манекенщицы стали разглядывать обложку, а Настя подумала, что никакого восторга и радости не испытывает: «Ну и что? Журнал «Стерн» издается где-то в северной Германии каждую неделю с новой обложкой, ничего общего не имеющей с модой, скорее, с левым политическим уклоном. Если бы я хоть в Германия жила, и в момент выхода журнала ходила бы по улицам, и меня бы узнавали, вот ведь кайф в чем!» Денег Питер Насте уже не был должен. 80 долларов он ей заплатил за час съемок.

— Настия! В Нью-Йорке ты будешь на обложках «Вога» и «Базара» через месяц. Я знаю! Я уверена!

— Джоди, ты отпускаешь Настию в Нью-Йорк?.. Какая там дорогая жизнь. Невероятно! — Питер листал портфолио Осени с новыми грудями из желе.

— Зато не надо беспокоиться, что поправишься! И потом, там все время пешком ходить придется. Не то что здесь. Я не помню, когда куда-то шла пешком в последний раз… в туалет! — и Джоди захихикала, передавая ключ от туалета одной из манекенщиц.

«Какая она дура все-таки!» — подумала Настя и попросила у Джоди чек.

— Настия, ты будешь на шоу у Мэрилин из «Арпеджио»? — Питер записывал телефон Осени.

— Конечно! Она там у нее звезда! Но эта Мэрилин делает меня больной! Надеюсь, у нее достанет денег, чтобы оплатить все эти репетиции и примерки. — Джоди отыскала чек для Насти, как раз за шоу для фирмы «Арпеджио», откуда ушла главный дизайнер Мэрилин.

— Она очень правильно сделала, что столько лет проработала в «Арпеджио»: всему научилась, завела связи, контакты. Нашла, видимо, финансистов, кто верит в ее артистические способности. — Из приличия Питер дал свои карточки двум другим моделям, без грудей из желе.

— Я желаю ей удачи, но каждый раз в даун-тауне я схожу с ума. Целая улица рубашек. Или целая улица штанов! Где столько… задов найти на все эти штаны?! Тем более в Лос-Анджелесе никто не одевается. Зачем? Для супермаркета?

Настя перебила Джоди: «Я позвоню из другой комнаты, о'кей?» — и она ушла за перегородку.

Она набрала номер Дика. Отвечала запись. Настя хотела повесить трубку, но передумала: «Dear Richard! Richard no good!»[117]— потому что он должен был быть дома. После очередного ланча со своей дочерью. В трубке что-то зашебуршало, и Настя услышала его голос.

— Я дома, пусс. Не хотел подходить из-за этой суки.

— О, я не знала, что так зовут твою дочь.

— Ты знаешь зато, что я имею в виду. Ты едешь?

— А ты в настроении меня видеть?

— Еще как! Вместо нее я накажу тебя!

Ричард ходил вокруг дивана, на котором, забравшись с босыми ногами, сидела Настя.

— Она действительно беременна! Как идиотски она выглядит. Она икала весь ланч. — Ричард делал большие шаги, большие глаза — черная точка в бесцветном почти зрачке расширялась. — Она копия своей матери. И этот ее муж — не муж, мечтает, видите ли, поехать в Польшу. Сукин сын. Вот именно, в Польшу его, где есть нечего! — Ричард пил молоко. Делал большие глотки, заставляя себя пить молоко, чтобы не пить спиртное.

Его дочь с «не мужем» решили поехать пожить на родине ее матери, первой жены Ричарда.

— Я думала, что ты современный родитель, а ты — как все, как мои…

— Нет, я не как все. Я мог давным-давно уже не заботиться о ней, не оплачивать ее университет.

— Почему родители рассчитывают на автоматическую преданность детей? Мои родители вообще должны быть в ярости. Они меня растили, учили, воспитывали, а я — фьить! — улетела… А Америка автоматически рассчитывает на преданность эмигрантов. За то, что дала им возможность жить в свободной стране — то есть жрать много и свободно колбасы! Джентльмены из эФБиАй так мило звонят в дверь — вы, мол, ничего не обязаны, но если что-то знаете о соседе… Конечно, за колбасу надо платить! За вид на жительство надо стать доносчиком!

— Настья, ты все смешала. При чем здесь Америка?!

— Ни при чем. Или при том, что это волнует меня больше, чем твоя дочь.

— Ты можешь быть иногда очень nasty[118]! — Ричард, впрочем, сам подумал, что слишком разбушевался.

Настя даже моложе его дочери! Хотя, может, поэтому? Будто продолжая ругаться с дочерью.

— Насти, Настаси, так говорили о теннисисте. И вот пожалуйста. Совсем недавно это был спорт избранных, теперь каждый родитель сует своего ребенка учиться играть в теннис. В надежде, что тот станет загребать миллионы. И ты не хочешь, чтобы твоя дочь рожала, ехала в Польшу, потому что надеешься, что она кем-то может здесь стать. Не как ее неудачливая мама. — Настя хотела добавить «и не как ты, Ричард», но удержалась.